Мы рождены,
чтоб сказка въелась молью
в старуху-жизнь,
ворсинками пальто
прижалась к шее,
сникла,
обезболив,
да так,
чтоб не завидовал никто.
В такую лють и критики прекрасны.
Зимой прекрасны все, кто нелюбим.
Мы рождены, чтоб счастье сделать частным,
не волшебством, а признаком своим.
Когда морозом город арестован,
и к фонарям лабазников…
Умолкни, созерцатель-интроверт,
прикройся презентацией вчерашней.
Кто свет искал — того на свете нет.
Кто свет искал — тому на свете страшно.
У нас что не иголка, то пейотль.
Кто не талант, тот гения подпасок.
Умолкни, это смерть твоя поёт
из-под чехла словарного запаса.
Как медленно/ как быстро/ как легко
звереныш превратился в зверобоя.
Из-под…
Пойти б куда-нибудь, продрогнуть!
Купить сардины, сделать борщ.
И рассказать бестелым окнам,
что ты (не ты) и ждёшь (не ждёшь).
Не разговариваешь с фото,
не заслоняешь при ходьбе.
Деревья в ледяных колготках
не удивляются тебе.
Зима отмыла, отбелила,
умучила, приберегла.
Держи, мол, уголёчек стылый,
пустынны дни-динь-дон-дела.
Дрожат под…
Этот воздух смотрит сквозь меня.
Что ему, волшебному, сгодится —
поцелуев терпкая родня
или индевелый угол пиццы?
Этот воздух смотрит, холодит,
медленно протискивает в поры
нашу ссору, корочки молитв,
разговоры (…воры-воры-воры).
Чувствуешь обкраденность? Прочти.
Муравей в пуховичке багровом,
я дышу не плотью во плоти,
только кириллическим…
Метафора как бабочка. Прощёлкал
поймать одну — другие в разнобой.
И остаёшься, осовелый щёголь,
в горелом цирке зрелою совой.
И остаются глина с Галилеем.
Храни их изумрудная змея
от яблочного цвета.
Я старею.
И ухаю, и тлею, и бледнею,
и ямбам выворачиваю шею,
сединками прическу теребя.
Ну что ж, уходим.
Бьёт крылом пушистым,
Глядит янтарно,…
Десять лет прошло, любимый!
Ты женился не на мне.
Пахнут солью, домом, дымом
души, мёртвые вполне.
Тяжело обиду мерять —
так и просится в строку.
Десять лет прошло как девять.
Я и семьдесят смогу.
То короткими, то длинной,
то рифмовано, то без.
Мне беда мешала сгинуть —
отнимала у небес.
Слово к слову, льдинка к льдине,
три-пять-десять,…
Зрелость с наполнителем Айва
медленно вползает на весы.
Август был хитер и тороват
лишь цыплят по осени просил:
«Не взрослейте, цыпы, не взросле…
Не взрослеешь — значит не съедят».
Девушка-сентябрь навеселе
листьями смущает Москвоград.
В 3-Б эсминцы мастерят
из бумаги, лучшей во дворе.
Не считай по осени солдат,
не ищи ошибок в букваре.…
Танцевали под кассету, пили жарко, жгли сорняк.
Ну и что, что МарьИванна умирала кое-как.
Ну и что, что дети в Минске, холмик вырос, дом просел.
Удаются лишь поминки в среднерусской полосе.
Озиралась на соседей завести ли телефон?
А теперь с почётом едет позади больших икон.
Через год решится младший, привезёт своих ребят,
что подкрасят, где…
Мёртвые растут до самых звёзд.
Медуница, донник рвы да рвы.
Вот Сергей Иванович, он прост.
Он всегда хотел быть зерновым.
Сложно мыслям в травяной избе.
Рвутся-рвутся, потому растут.
Вот Франциск Филиппович Лаббе.
Он когда-то похоронен тут.
Слой за слоем и числа им несть.
Катит камушек трудяга-муравей.
Мёртвые растут, пока мы здесь.
Не ходи без…
Тень моя совсем не изменилась.
Кто-то чёрный приручил её.
Пляшет, пляшет по стенному илу.
То нырнёт, то вспыхнет, то нырнёт.
Короедом в оболочке дома,
дымной статуэткой, ерундой.
Тень моя! мне больно, мне знакомо.
Не ходи, пожалуйста, за мной.
Да, росла (задумчиво и плохо).
Да, считала дедушку глухим.
Зря ты мне поверила, дуреха,
ядовиты ранние…
© 2025 Евгения Джен Баранова — При поддержке WordPress
Тема от Anders Noren — Вверх ↑